ТРУЖЕНИК ТЫЛА НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИЙ УЗНИК КОНЦЛАГЕРЯ

Степанова Мария Андреевна

 «Летом 1941 года моего отца забрали на фронт, - вспоминает Мария Андреевна, - нас в доме осталось только пятеро - мама, бабушка, две сестры и я, мне тогда было всего восемь лет. Когда началась война, мы с семьей все время сидели в окопе возле болота, который сами вырыли. Ведь фронт шел через нашу деревню, постоянно летели снаряды, причем, очень низко, и в деревне было оставаться небезопасно. Помню, бабушка нам говорила: «Нагните головы, а то снаряд зацепит». За время, что шли бои, половина деревни сгорела. Но нам повезло – наша изба уцелела, и через некоторое время мы смогли в нее вернуться. Однажды кто-то сказал немцам, что в нашей деревне скрываются партизаны. Партизаны, и правда, были, даже к нам приходили много раз. Немцы потребовали сдать их, но мы, жители деревни, отказались это делать. Тогда они нас всех вывели на расстрел, поставили в ряд стариков и ребятишек. Наставили на нас пулеметы и хотели расстреливать, рассчитывая, что партизаны этого не допустят и сами выйдут сдаваться. Но никто не вышел. Тогда немцы стали ходить по избам, партизан искать, но так никого и не нашли. Потому что искали днем. А партизаны приходили к нам только ночью. Расстреливать нас не стали, потому что, вроде как, не за что. А вот у дедушки (он от нас отдельно жил) пряталась партизанка. Немцы через какое-то время об этом узнали и начали стрелять по деревне. А дедушка в это время пас лошадей. Немцы к нему подошли, один выстрелил ему в ногу, а другой - прямо в рот... На другой день к нам пришла мамина подруга и говорит: «Дуся, твоего отца нечаянно убили»... Нечаянно, конечно... Потом немцы стали молодежь из деревни забирать. Сестру мою старшую, Женю, забрали и других молодых парней и девчонок... Повезли их окопы рыть. Все эти ребята погибли, а вот Женя спаслась, убежала от немцев и вернулась к нам. В это время немцы нагрянули, ворвались в сарай, где у нас сеновал был, и всё сено штыками истыкали. Они Женю искали, но не нашли, потому что мы ее в подполье спрятали, а туда они не заглянули. Зимой 1941 года всех людей из нашей деревни вывезли и оставили на какой-то железнодорожной станции. Были сильные морозы, а мы провели там несколько суток… Потом приехал товарный состав, и нас повезли в Литву. Там нас стали разбирать «хозяева». Они этого не очень хотели, их, как и нас, заставили взять по семье в дом. У нашего «хозяина» была дочка и два сына, и их немцы взяли как рабочую силу в Германию. Они на второй день домой вернулись, а вместо них немцы забрали нас - меня, маму и сестру. Откупился, в общем, «хозяин» нами... Привезли нас в концлагерь в Германии - колючая проволока в два ряда, бараки... Народу там было очень много, стояли очереди в четыре ряда по километру. Кормили мало, давали в день по кусочку хлеба и полтарелки супа, хотя суп - одно название, в этом «супе» была только порубленная неочищенная брюква и вода. В общем, голодали мы… Мылись всего два или три раза за все время, что там пробыли. Нам давали мазь от вшей, но вшей все равно было очень много. Ох, «покормила» я этих вшей... Прошло два года. Тех, кто мог работать, отправляли на заводы и фабрики, а матерей, у которых было больше двух детей, погрузили вместе с детьми в машину и увезли. Вот нас везли, везли и привезли в какое-то местечко, не помню уже названия, а туда приехали уже другие «хозяева» и снова нас разобрали. Нашими новыми «хозяевами» стали поляки - муж с женой и две их дочки. У них был большой кирпичный дом и свой завод. Нам дали комнату, в которой всё было: и стол, и шкаф, и кровати, и чистое белье. Принесли нам ужин - кофе, масла кусочек, творог... Столько лет прошло, а я до сих пор помню, что ела в первый день после освобождения из концлагеря, и какой эта еда была на вкус... Накормили нас и спать положили. Эти новые «хозяева» нас хорошо кормили, но у них мы и много работали, коров их доили и воду носили, и на полях участки пололи. Иногда туда немцы приезжали, били нас кнутом за то, что мы, на их взгляд, медленно работаем... Это был уже, конечно, не концлагерь, но самое настоящее рабство. Однажды ночью, весной 1945 года, мы проснулись от жуткого шума, сразу поняли - бой идет. Мы, все пленные спрятались в сарае. Когда бой закончился, мы вышли из него, а навстречу нам машины военные едут и американские солдаты колоннами идут. Как нас увидели, стали о чем-то расспрашивать, дали по шоколадке, по голове нас погладили и говорят: «Все, война кончилась. Мы вас переправим домой, к русским». Нас, и правда, переправили... только не домой, а в Берлин. Оттуда мы и пошли домой. Пешком. Вышли мы в мае, а пришли домой на родину только 14 октября. Жить там нам было негде: почти вся деревня сгорела за это время, мы просились в избы, которые уцелели. Работать тоже было негде, земля опустела, еды не было... Пришлось нам с Женей ехать обратно в Литву и проситься там на работу. Женю на работу берут, а меня - нет, мне же всего 11 лет, говорят: «Какая она работница? Ну что она делать умеет?» И все-таки нашлась одна семья, которая согласилась меня на работу принять. Хозяйка спрашивает: «Что ты умеешь делать?», я отвечаю: «Всё умею!», «Ну, пошли, - говорит, - будешь со мной коров доить». Пришли, она доит, а я не могу, не умею. Хозяйка разозлилась: «Ты зачем мне наврала? Сказала, что всё умеешь, а сама даже коров доить не умеешь!», а я как заплакала: «Хозяйка, я все буду делать, что скажете! Я всему научусь!», а сама всё плачу и плачу. Она сжалилась надо мной, сказала: «Ладно, оставайся. Хозяйкой меня не зови, нам не разрешается рабочих держать. Зови меня мамой». Долго я там проработала... И картошку копала, и воду носила, и печку топила, и блины для их семьи пекла... Всё, что мы там зарабатывали, мы с Женей отвозили домой, маме. А однажды пришло письмо от папы. Мы все так обрадовались (он ведь у нас без вести пропал) мы думали, папа умер... Через какое-то время он сам в Гривки приехал, забрал мою маму, вторую сестру, Зину, и поехал в Литву за нами с Женей. Но мы-то с Женей не знали, что он приедет. И вот иду я однажды по дороге, смотрю - папа... Я как увидела, что он идет, обмерла... И в обморок упала. Это осенью было, я всё лицо себе ободрала о замерзшую землю. Папа подхватил меня на руки, прижал к себе, шепчет: «Деточка моя, родная моя…», а я плачу. И вот папа отобрал нас у наших хозяев, увез в Гривки, снял жилье и стал зарабатывать на жизнь тем, что строил деревянные дома. А мы в колхозе работали, плуг таскали. В 21 год я вышла замуж за Михаила, с которым с детства была знакома, и детьми мы вместе играли, и в школе вместе учились. А в 1963 году мы с Мишей в Вартемяги уехали, нас сюда позвала моя двоюродная сестра, написала, что здесь берут рабочих, что можно тут дом построить - земли много. В 1965 году мы построили свой дом. Миша работал водителем автобуса, я - сначала в совхозе, а потом в колбасном отделе завода в Парголово. Меня все начальники очень любили, а сколько у меня почетных грамот - не передать! Все у нас с мужем было хорошо, вот только детей не было... Пошла я к врачу, и он сообщил мне, что детей я иметь не смогу... Сказались годы, проведенные в концлагере на холоде, и тяжелая работа с 11-летнего возраста... Можно, конечно, было попробовать полечиться в санатории, но мы ведь тогда почти все за трудодни работали, денег у нас не было... Муж хотел на заработки уехать, но я ему сказала: «Бог с ним. Нет детей, значит, не надо. И тебя я никуда не пущу». Так и прожили мы с ним 54 года вместе. И мы были счастливы. Счастливы, несмотря ни на что. Потому, что выжили. Ведь жизнь человека - наивысшая ценность